Задачи, которые предстояло решать молотовскому Совнаркому, в феврале 1931 года сформулировал Сталин в речи перед работниками промышленности:

— Мы отстали от передовых стран на 50-100 лет. Мы должны пробежать это расстояние в десять лет. Либо мы сделаем это, либо нас сомнут[928].

Экономическую политику СССР, начиная с 1931 года, порой называют «неонэпом», отмечая возвращение к некоторым практикам предшествовавшего десятилетия. Молотов утверждал, что нэп вообще никто не отменял, и многие его элементы дожили до последних лет существования СССР[929]. Были осуждены теории отмирания товарно-денежных отношений и их замены на прямой продуктообмен. Материальные стимулы объявлялись долгосрочной основой экономического развития. Молотов считал, что «без осуществления принципа хозрасчета на практике, от завода до хозобъединения включительно, без того, чтобы на деле заставить считать рубли и копейки по каждой хозяйственной статье, нельзя навести нужного порядка в промышленности и во всей хозяйственной работе»[930].

Принципы «социалистического хозрасчета» внедрялись со второй половины 1931 года и весь 1932 год, что означало переход от карточно-нарядной системы к финансовым платежам и обязательствам. Накопления предприятий аккумулировались в госбюджете через отчисления с прибыли и налог с оборота. Это позволило осуществлять массированные бюджетные инвестиции в производство. При этом основным инструментом регулирования становились определяемые сверху твердо-расчетные цены на товары и услуги — «социалистические цены», порой далекие от реальных. Для смягчения продовольственных проблем предприятиям было предложено создавать собственные хозяйства — заводские огороды и животноводческие фермы.

В деле повышения производительности, которая росла гораздо медленнее, чем хотелось (6,6 процента в 1931 году), на первый план выходили вопросы организации труда. Среди главных задач Молотов называл борьбу «с обезличкой в отношении к машинам и механизмам и борьбу с уравниловкой в заработной плате, а также переход от самотека к организованному набору рабочей силы», «проведение сдельщины в оплате труда»[931]. За первую пятилетку количество занятых в промышленности и строительстве вырастет с 3,7 до 8,5 миллиона человек. 7 миллионов были заняты на сезонных стройках. Безработица была ликвидирована[932]. Росло и молодело население страны. В докладе о плане на 1931 год Молотов назвал цифру: за шесть лет население страны выросло на 20 миллионов человек и достигло 161 миллиона[933].

Большевики вновь учились торговать. В начале 1931 года для торговли на валюту с иностранцами появилось Всесоюзное объединение «Торгсин», которое за год обросло пятьюдесятью отделениями во всех регионах страны. С 1932 года в магазинах «Торгсина», где было все, разрешили покупать товары на драгоценные металлы и валюту советским гражданам, благодаря чему бюджет получил в 1931 году 8 миллионов рублей, в 1932-м — 49,2 миллиона, в 1933-м — 106,3 миллиона[934]. Открылись коммерческие магазины. Молотов ставил перед кооперативами задачу «максимально развернуть сеть магазинов и тем самым улучшить порядок снабжения рабочих», что требовало «увеличения сети на сотни и тысячи магазинов». Цены в кооперативной торговле регулировались таким образом, чтобы обеспечить, словами Молотова, «нормальный процент прибыли — 2 процента по городской сети и 3 процента — по сельской сети. Проценты эти, конечно, как будто не большие, но ясно, что при развитии торгового оборота, при огромном обороте, который имеется у кооперативной системы, это имеет значение»[935]. По инициативе Молотова 18 сентября 1931 года было принято решение создавать универмаги ВСНХ, доступные для рабочих и служащих прикрепленных к ним заводов и фабрик. В розничном обороте доля коммерческой торговли выросла с 3 процентов в 1931 году до 24 процентов в 1934-м. Остальная часть фондов распределялась по карточкам и через систему закрытых распределителей. Торговля оживала, но и цены росли. Лиля Брик в мае 1931 года путешествовала на поезде из Москвы в Свердловск: «В ресторане ели рябчиков, жареные грибы и свежие огурцы. Дорого немыслимо!»[936] В 1932 году коммерческие цены превышали карточные в 7,7 раза, в 1933 году — в 12–15 раз.

Отказывались от «спецеедства». В январе 1931 года директор металлургического завода в Днепропетровске Горбачев пожаловался Сталину на травлю со стороны партийной организации. Результатом стало решение Политбюро о запрете на снятие «директоров заводов всесоюзного значения без санкции ЦК и ВСНХ СССР». В июне Молотов возмущался: «До сих пор есть постоянные дежурные ГПУ, которые ждут, когда можно будет привлечь того или иного специалиста к ответственности. Ясно, что в таких случаях создают дело». 10 июля Политбюро лишило ОГПУ права на аресты коммунистов без ведома и согласия ЦК, а на аресты специалистов (инженерно-технический персонал, военных, агрономов, врачей) — без согласия соответствующего наркома. В тот же день объявлялась амнистия специалистам, осужденным к принудительным работам, отменялись ограничения к назначению специалистов на руководящие должности. Дети инженерно-технических сотрудников получали равные права с детьми рабочих при поступлении в вузы[937].

Советское руководство исходило из неизбежности интеграции в мировую систему хозяйства: для целей индустриализации требовалось приобретать целые заводы, нанимать иностранных специалистов, расплачиваясь твердой валютой. В 1929–1940 годах в СССР было ввезено 300 тысяч новейших станков, причем 80 процентов импорта технологий пришлось на годы первой пятилетки. Советский Союз был единственной крупной страной, увеличившей в годы Великой депрессии свой импорт. «Очевидно, здесь имело значение и то обстоятельство, что капиталисты, торгующие с СССР, не встречаются у нас с такими фактами, как банкротство тех, с кем торгуешь»[938], - иронизировал Молотов. Удельный вес СССР в мировом импорте промышленного оборудования составил в 1930 году 30 процентов, а в 1932-м — 50 процентов. Американские, немецкие и другие западные инженеры участвовали в проектировании и строительстве предприятий. Производство, таким образом, строилось по самым передовым технологиям[939].

Валюту давал только экспорт, в том числе хлеба. Вывоз зерна в 1930 году достиг 4,8 миллиона тонн, а в 1931-м — 5,2 миллиона тонн при валовых сборах соответственно 83,5 и 69,5 миллиона тонн. Но затем масштабы экспорта стали сокращаться — 1,8 миллиона тонн в 1932 году и около 1 миллиона в 1933 году. Валюту давал не только хлеб. В 1932–1933 годах, когда мировые цены на сырье резко упали, выручка за проданное зерно составила 369 миллионов рублей, а за нефтепродукты и лес — 1,4 миллиарда. В 1933 году выручка от экспорта зерна составила лишь 8 процентов от общих экспортных доходов[940].

Несмотря на все сложности во взаимоотношениях с западным миром, ухитрялись получать кредиты. Сталин и Молотов, находясь в отпуске, 5 сентября 1931 года телеграфируют в Центр: «Старое соглашение Пятакова с французами лишается всякого смысла для нынешней обстановки, когда мы имеем лучшие условия кредита в Германии, Италии,